Ударнику нравилась Оля,
Та, что играла на ионике,
А Оле снился соло-гитарист
И иногда учитель пения…
Чиж & Co, «Вечная молодость»
Где наша прелесть? Оно нашше, нашше, мы хотим его! Ссс! Мерзкие воры! Куда они подевали нашу прелесть? Мы иххх ненавидим!
Дж. Р. Р. Толкин, «Властелин Колец»
Это был сон. Из тех, что приходят под утро с недосыпа. Передо мной в бесконечность простирался огромный стол, заваленный разноцветными подарочными коробками. И – так бывает во снах – каким-то образом я знала, что лежит в каждой из них. Большая блестящая розовая коробка – корейские «Цветочки». Красная обёртка, чёрная лента с подпалинами – «Марс». Небесно-голубая с бантиком, похожим на пятачок, – «Ты прекрасен». Если открыть, навстречу выпрыгнет пружинный клоун с лицом Чжан Гын Сока. Чёрная с узором из забавно подмигивающих черепушек – несомненно, «Семь обличий». Внутри точно будет что-то светящееся. А вот эта… Совсем небольшая… Хрустяще белая поверхность... Тонкий алый атлас... В неё даже немного страшно заглядывать… «Last Friends».
Можно было бы начать со слов «В каморке, что за актовым залом», хотя никакого актового зала в этой истории нет. Зато имеется любовный расклад типа «камень-ножницы-бумага». Ну, вы знаете этот принцип: ножницы режут бумагу, бумага обворачивает камень, камень затупляет ножницы. Соске любит Митиру, Митиру любит Такеру, Такеру любит Руку, Рука любит Митиру, а там уже и до романа с географичкой недалеко. Диспозиция классическая и на сто процентов переживательная. И сразу становится понятно, что сценаристка Асано Таэко намерена за 11 серий довести зрителя до белого каления. С чем, надо сказать, она действительно мастерски справляется, пуская в ход все возможные методы и бессовестно играя с горизонтами ожидания. Вплоть до самого подлого приёмчика – ложной кульминации. Ох, где же ты, моя валерианочка...
Добавляет возвышенности нервотрёпке – эстетическая составляющая. В чувстве стиля создателям сериала не откажешь. Опенинг – шедевр (Best Theme Song на Television Drama Academy Awards 2008), графические промо-материалы – выше всяких похвал, уже сами по себе вызывают ком в горле. Плюс сценарий щедро напичкан предметными метафорами. Так и видишь, как Асано-сан, неистово стуча по клавиатуре, приговаривает: «Чашка разбилась? Что-то случилось!» Или, может, это режиссёры придумали? Благо, их целых трое, такой себе киногорыныч. В любом случае, после просмотра даже безобидная телереклама магазина «Фаянс-Фарфор» может вызвать у вас приступ паники. Терпите. Зато это было чертовски красиво.
На том, как раскрыта в «Last Friends» тема гендерной самоидентификации, заострять внимание не буду. Скажу только, что если где-то глубоко внутри вас уютно утроился крошечный гомофоб, - будьте готовы к тому, что акценты в восприятии дорамы сместятся. А вот клюнувшим на слово «Friends» в названии любителям сюжетов о настоящей дружбе, преодолевающей все препятствия и вызывающей улыбку умиления, кое-что скажу. ПРОХОДИТЕ МИМО. Пересмотрите «Нобуту». Помедитируйте над сценой драки F4 из Hana Yori Dango. Потому что «Last Friends» - это не о дружбе. «Last Friends» - это об одиночестве. У Ахматовой – одиночество вдвоём, а у Асано-сан – одиночество впятером. У Чехова – человек в футляре, а у Асано-сан таких футляров шесть. И на лицах хохочущих за одним столом друзей по Асано Таэко такими чёткими буквами написано «Поймите же меня наконец», что тут совершенно не до умиления, а наоборот – взвыть хочется.
Наконец, о субъективно главном. Ведь в каждом киндере должен быть свой сюрприз, правильно? Изюминка, заключённая в белую коробку, перевязанную красной ленточкой. Нет, не изюминка. Даже не курага. Какой-то более значимый сухофрукт. И этот сухофрукт – Соске. Тот самый камень, который не притупляет никаких ножниц, тупиковое звено любовной цепочки. Образ, воплощающий в себе понятие «противоречие». Японский Голлум с кавайной физиономией Нишикидо Рё.
Существо небольшого роста, крайне тощее и с большими светящимися глазами. Существо, одержимое идеей обладания и готовое ради этого на самые жестокие поступки. Существо, разодранное надвое, несущее в себе ночь и день, распятое между двумя личностями. Всё это – о персонаже Толкина, но каждое слово – и о герое Асано Таэко. Фраза «Мерзкие хоббитсы» в устах Соске звучала бы весьма органично. Он мог бы произносить её, стиснув зубы и судорожно вцепившись в костыль. Крупный план побелевших костяшек. «Моя прелесть!» Ох, что это я...
Так вот. Не то чтобы Уэно Дзюри в «Last Friends» не прекрасна. Она бесподобна. Не то чтобы Эйта не хорош. Он очень хорош. Не то чтобы Нагасава Масами не справилась. Наоборот, мисс Виктимность из неё вышла очень правдоподобная. Но то, что творит в этой дораме Нишикидо Рё, не передать словами. К его персонажу можно было бы не испытывать ничего, кроме отвращения, если бы он не смотрел ТАК на ребёнка и если бы ТАК не сидел на полу с фотографиями в конце десятой серии. Его можно было бы понимать, жалеть и, чем чёрт не шутит, даже симпатизировать, если бы он бил Митиру с хотя бы на четверть меньшим остервенением. Если бы в эти моменты он играл отчаяние, а не всепоглощающую ненависть, которая сквозит в каждом движении и заставляет зрителя непроизвольно зажмуриваться. Каким-то образом Рё прошел по грани, отделяющей героя Пожалейте-у-меня-детская-травма-поэтому-я-такой-плохой от героя Воплощение-зла-ненавидьте-меня-все. Ни разу не оступившись. В итоге тот коктейль эмоций, который вызывает его персонаж, тяжело с чем-то сравнить. У меня похожего свойства шок был только один раз – после «Догвилля» фон Триера. Поэтому на традиционный вопрос «А как всё заканчивается?» ответить не смогу. Могу сказать ЧЕМ. Но не КАК. Увольте. И не просите даже. Травмирует уже то, что я сейчас об этом думаю. Уу, что-то совсем плохо стало. Пойду-ка на кухню, грохну пару чашек...
Передо мной – бесконечные разноцветные коробки. Белое с золотом – «Lovers», бархатно-зелёное – «Summers Desire», глубокий коричневый, источающий тонкий аромат, - «The 1st Shop of Coffee Prince»... Но почему-то небольшая белая коробочка, перевязанная узким кровавым атласом, снова и снова притягивает мой взгляд. Я знаю, что внутри. Вряд ли у меня найдутся душевные силы когда-нибудь открыть её ещё раз. Но я смотрю на неё. Смотрю. Продолжаю смотреть. Как дура.
